Неточные совпадения
Один из них, например, вот этот, что
имеет толстое лицо… не вспомню его фамилии, никак не может обойтись без того, чтобы, взошедши
на кафедру, не сделать гримасу, вот этак (делает гримасу),и потом начнет
рукою из-под галстука утюжить свою бороду.
Бобчинский (перебивая).Марья Антоновна,
имею честь поздравить! Дай бог вам всякого богатства, червонцев и сынка-с этакого маленького, вон энтакого-с (показывает
рукою), чтоб можно было
на ладонку посадить, да-с! Все будет мальчишка кричать: уа! уа! уа!
В Соборе Левин, вместе с другими поднимая
руку и повторяя слова протопопа, клялся самыми страшными клятвами исполнять всё то,
на что надеялся губернатор. Церковная служба всегда
имела влияние
на Левина, и когда он произносил слова: «целую крест» и оглянулся
на толпу этих молодых и старых людей, повторявших то же самое, он почувствовал себя тронутым.
— Отчего же? Я не вижу этого. Позволь мне думать, что, помимо наших родственных отношений, ты
имеешь ко мне, хотя отчасти, те дружеские чувства, которые я всегда
имел к тебе… И истинное уважение, — сказал Степан Аркадьич, пожимая его
руку. — Если б даже худшие предположения твои были справедливы, я не беру и никогда не возьму
на себя судить ту или другую сторону и не вижу причины, почему наши отношения должны измениться. Но теперь, сделай это, приезжай к жене.
— Ну, что, дичь есть? — обратился к Левину Степан Аркадьич, едва поспевавший каждому сказать приветствие. — Мы вот с ним
имеем самые жестокие намерения. — Как же, maman, они с тех пор не были в Москве. — Ну, Таня, вот тебе! — Достань, пожалуйста, в коляске сзади, —
на все стороны говорил он. — Как ты посвежела, Долленька, — говорил он жене, еще раз целуя ее
руку, удерживая ее в своей и по трепливая сверху другою.
Отношения к мужу были яснее всего. С той минуты, как Анна полюбила Вронского, он считал одно свое право
на нее неотъемлемым. Муж был только излишнее и мешающее лицо. Без сомнения, он был в жалком положении, но что было делать? Одно,
на что
имел право муж, это было
на то, чтобы потребовать удовлетворения с оружием в
руках, и
на это Вронский был готов с первой минуты.
Другой бы
на моем месте предложил княжне son coeur et sa fortune; [
руку и сердце (фр.).] но надо мною слово жениться
имеет какую-то волшебную власть: как бы страстно я ни любил женщину, если она мне даст только почувствовать, что я должен
на ней жениться, — прости любовь! мое сердце превращается в камень, и ничто его не разогреет снова.
Вот люди! все они таковы: знают заранее все дурные стороны поступка, помогают, советуют, даже одобряют его, видя невозможность другого средства, — а потом умывают
руки и отворачиваются с негодованием от того, кто
имел смелость взять
на себя всю тягость ответственности. Все они таковы, даже самые добрые, самые умные!..
Я ее крепко обнял, и так мы оставались долго. Наконец губы наши сблизились и слились в жаркий, упоительный поцелуй; ее
руки были холодны как лед, голова горела. Тут между нами начался один из тех разговоров, которые
на бумаге не
имеют смысла, которых повторить нельзя и нельзя даже запомнить: значение звуков заменяет и дополняет значение слов, как в итальянской опере.
В других домах рассказывалось это несколько иначе: что у Чичикова нет вовсе никакой жены, но что он, как человек тонкий и действующий наверняка, предпринял, с тем чтобы получить
руку дочери, начать дело с матери и
имел с нею сердечную тайную связь, и что потом сделал декларацию насчет
руки дочери; но мать, испугавшись, чтобы не совершилось преступление, противное религии, и чувствуя в душе угрызение совести, отказала наотрез, и что вот потому Чичиков решился
на похищение.
Не один господин большой
руки пожертвовал бы сию же минуту половину душ крестьян и половину имений, заложенных и незаложенных, со всеми улучшениями
на иностранную и русскую ногу, с тем только, чтобы
иметь такой желудок, какой
имеет господин средней
руки; но то беда, что ни за какие деньги, нижé имения, с улучшениями и без улучшений, нельзя приобресть такого желудка, какой бывает у господина средней
руки.
— Нет, матушка не обижу, — говорил он, а между тем отирал
рукою пот, который в три ручья катился по лицу его. Он расспросил ее, не
имеет ли она в городе какого-нибудь поверенного или знакомого, которого бы могла уполномочить
на совершение крепости и всего, что следует.
— Каких цветов пожелаете
иметь? — вопросил купец, все так <же> приятно колеблясь
на двух упершихся в стол
руках.
Попробовали было заикнуться о Наполеоне, но и сами были не рады, что попробовали, потому что Ноздрев понес такую околесину, которая не только не
имела никакого подобия правды, но даже просто ни
на что не
имела подобия, так что чиновники, вздохнувши, все отошли прочь; один только полицеймейстер долго еще слушал, думая, не будет ли, по крайней мере, чего-нибудь далее, но наконец и
рукой махнул, сказавши: «Черт знает что такое!» И все согласились в том, что как с быком ни биться, а все молока от него не добиться.
Так проповедовал Евгений.
Сквозь слез не видя ничего,
Едва дыша, без возражений,
Татьяна слушала его.
Он подал
руку ей. Печально
(Как говорится, машинально)
Татьяна молча оперлась,
Головкой томною склонясь;
Пошли домой вкруг огорода;
Явились вместе, и никто
Не вздумал им пенять
на то:
Имеет сельская свобода
Свои счастливые права,
Как и надменная Москва.
Когда брат Натальи Савишны явился для получения наследства и всего имущества покойной оказалось
на двадцать пять рублей ассигнациями, он не хотел верить этому и говорил, что не может быть, чтобы старуха, которая шестьдесят лет жила в богатом доме, все
на руках имела, весь свой век жила скупо и над всякой тряпкой тряслась, чтобы она ничего не оставила. Но это действительно было так.
Она полагала, что в ее положении — экономки, пользующейся доверенностью своих господ и имеющей
на руках столько сундуков со всяким добром, дружба с кем-нибудь непременно повела бы ее к лицеприятию и преступной снисходительности; поэтому, или, может быть, потому, что не
имела ничего общего с другими слугами, она удалялась всех и говорила, что у нее в доме нет ни кумовьев, ни сватов и что за барское добро она никому потачки не дает.
Голос его был строг и не
имел уже того выражения доброты, которое тронуло меня до слез. В классной Карл Иваныч был совсем другой человек: он был наставник. Я живо оделся, умылся и, еще с щеткой в
руке, приглаживая мокрые волосы, явился
на его зов.
Княгиня была женщина лет сорока пяти, маленькая, тщедушная, сухая и желчная, с серо-зелеными неприятными глазками, выражение которых явно противоречило неестественно-умильно сложенному ротику. Из-под бархатной шляпки с страусовым пером виднелись светло-рыжеватые волосы; брови и ресницы казались еще светлее и рыжеватее
на нездоровом цвете ее лица. Несмотря
на это, благодаря ее непринужденным движениям, крошечным
рукам и особенной сухости во всех чертах общий вид ее
имел что-то благородное и энергическое.
Если же кто и производил обыск и ревизовку, то делал это большею частию для своего собственного удовольствия, особливо если
на возу находились заманчивые для глаз предметы и если его собственная
рука имела порядочный вес и тяжесть.
И тогда-то, милостивый государь, тогда я, тоже вдовец, и от первой жены четырнадцатилетнюю дочь
имея,
руку свою предложил, ибо не мог смотреть
на такое страдание.
— Вы уж уходите! — ласково проговорил Порфирий, чрезвычайно любезно протягивая
руку. — Очень, очень рад знакомству. А насчет вашей просьбы не
имейте и сомнения. Так-таки и напишите, как я вам говорил. Да лучше всего зайдите ко мне туда сами… как-нибудь
на днях… да хоть завтра. Я буду там часов этак в одиннадцать, наверно. Все и устроим… поговорим… Вы же, как один из последних, там бывших, может, что-нибудь и сказать бы нам могли… — прибавил он с добродушнейшим видом.
Один из них без сюртука, с чрезвычайно курчавою головой и с красным, воспаленным лицом, стоял в ораторской позе, раздвинув ноги, чтоб удержать равновесие, и, ударяя себя
рукой в грудь, патетически укорял другого в том, что тот нищий и что даже чина
на себе не
имеет, что он вытащил его из грязи и что когда хочет, тогда и может выгнать его, и что все это видит один только перст всевышнего.
— Как попали! Как попали? — вскричал Разумихин, — и неужели ты, доктор, ты, который прежде всего человека изучать обязан и
имеешь случай, скорей всякого другого, натуру человеческую изучить, — неужели ты не видишь, по всем этим данным, что это за натура этот Николай? Неужели не видишь, с первого же разу, что все, что он показал при допросах, святейшая правда есть? Точнехонько так и попали в
руки, как он показал. Наступил
на коробку и поднял!
Тетушка Анны Сергеевны, княжна Х……я, худенькая и маленькая женщина с сжатым в кулачок лицом и неподвижными злыми глазами под седою накладкой, вошла и, едва поклонившись гостям, опустилась в широкое бархатное кресло,
на которое никто, кроме ее, не
имел права садиться. Катя поставила ей скамейку под ноги: старуха не поблагодарила ее, даже не взглянула
на нее, только пошевелила
руками под желтою шалью, покрывавшею почти все ее тщедушное тело. Княжна любила желтый цвет: у ней и
на чепце были ярко-желтые ленты.
Самгин следил, как соблазнительно изгибается в
руках офицера с черной повязкой
на правой щеке тонкое тело высокой женщины с обнаженной до пояса спиной, смотрел и привычно ловил клочки мудрости человеческой. Он давно уже решил, что мудрость, схваченная непосредственно у истока ее, из уст людей, — правдивее, искренней той, которую предлагают книги и газеты. Он
имел право думать, что особенно искренна мудрость пьяных, а за последнее время ему казалось, что все люди нетрезвы.
Тогда, испуганный этим, он спрятался под защиту скуки, окутав ею себя, как облаком. Он ходил солидной походкой, заложив
руки за спину, как Томилин,
имея вид мальчика, который занят чем-то очень серьезным и далеким от шалостей и буйных игр. Время от времени жизнь помогала ему задумываться искренно: в середине сентября, в дождливую ночь, доктор Сомов застрелился
на могиле жены своей.
— Скажу, что ученики были бы весьма лучше, если б не
имели они живых родителей. Говорю так затем, что сироты — покорны, — изрекал он, подняв указательный палец
на уровень синеватого носа. О Климе он сказал, положив сухую
руку на голову его и обращаясь к Вере Петровне...
В черном плаще, в широкой шляпе с загнутыми полями и огромным пепельного цвета пером, с тростью в
руке, она
имела вид победоносный, великолепное лицо ее было гневно нахмурено. Самгин несколько секунд смотрел
на нее с почтительным изумлением, сняв фуражку.
Да, у Краснова
руки были странные, они все время, непрерывно, по-змеиному гибко двигались, как будто не
имея костей от плеч до пальцев. Двигались как бы нерешительно, слепо, но пальцы цепко и безошибочно ловили все, что им нужно было: стакан вина, бисквит, чайную ложку. Движения этих
рук значительно усиливали неприятное впечатление рассказа.
На слова Юрина Краснов не обратил внимания; покачивая стакан, глядя невидимыми глазами
на игру огня в красном вине, он продолжал все так же вполголоса, с трудом...
Говоря, Долганов смотрел
на Клима так, что Самгин понял: этот чудак настраивается к бою; он уже обеими
руками забросил волосы
на затылок, и они вздыбились там некрасивой кучей. Вообще волосы его лежали
на голове неровно, как будто череп Долганова
имел форму шляпки кованого гвоздя. Постепенно впадая в тон проповедника, он обругал Трейчке, Бисмарка, еще каких-то уже незнакомых Климу немцев, чувствовалось, что он привык и умеет ораторствовать.
— Мы почти уже колония. Металлургия наша
на 67 процентов в
руках Франции, в деле судостроения французский капитал
имеет 77 процентов. Основной капитал всех банков наших 585 миллионов, а иностранного капитала в них 434; в этой — последней — сумме 232 миллиона — французских.
— Рабочий класс хочет быть сытым и хочет
иметь право
на квалификацию, а для этого, извините, он должен вырвать власть из
рук сытых людей.
— Подпишет, кум, подпишет, свой смертный приговор подпишет и не спросит что, только усмехнется, «Агафья Пшеницына» подмахнет в сторону, криво и не узнает никогда, что подписала. Видишь ли: мы с тобой будем в стороне: сестра будет
иметь претензию
на коллежского секретаря Обломова, а я
на коллежской секретарше Пшеницыной. Пусть немец горячится — законное дело! — говорил он, подняв трепещущие
руки вверх. — Выпьем, кум!
Илья Иванович иногда возьмет и книгу в
руки — ему все равно, какую-нибудь. Он и не подозревал в чтении существенной потребности, а считал его роскошью, таким делом, без которого легко и обойтись можно, так точно, как можно
иметь картину
на стене, можно и не
иметь, можно пойти прогуляться, можно и не пойти: от этого ему все равно, какая бы ни была книга; он смотрел
на нее, как
на вещь, назначенную для развлечения, от скуки и от нечего делать.
Она жила гувернанткой в богатом доме и
имела случай быть за границей, проехала всю Германию и смешала всех немцев в одну толпу курящих коротенькие трубки и поплевывающих сквозь зубы приказчиков, мастеровых, купцов, прямых, как палка, офицеров с солдатскими и чиновников с будничными лицами, способных только
на черную работу,
на труженическое добывание денег,
на пошлый порядок, скучную правильность жизни и педантическое отправление обязанностей: всех этих бюргеров, с угловатыми манерами, с большими грубыми
руками, с мещанской свежестью в лице и с грубой речью.
— Пять тысяч рублей ассигнациями мой дед заплатил в приданое моей родительнице. Это хранилось до сих пор в моей вотчине, в спальне покойницы. Я в прошедшем месяце под секретом велел доставить сюда;
на руках несли полтораста верст; шесть человек попеременно, чтоб не разбилось. Я только новую кисею велел сделать, а кружева — тоже старинные: изволите видеть — пожелтели. Это очень ценится дамами, тогда как… — добавил он с усмешкой, — в наших глазах не
имеет никакой цены.
— Приду, приду, как обещал. Слушай, Лиза: один поганец — одним словом, одно мерзейшее существо, ну, Стебельков, если знаешь,
имеет на его дела страшное влияние… векселя… ну, одним словом, держит его в
руках и до того его припер, а тот до того унизился, что уж другого исхода, как в предложении Анне Андреевне, оба не видят. Ее по-настоящему надо бы предупредить; впрочем, вздор, она и сама поправит потом все дела. А что, откажет она ему, как ты думаешь?
Зная, что это письмо могло попасть… в
руки злых людей…
имея полные основания так думать (с жаром произнесла она), я трепетала, что им воспользуются, покажут папа… а
на него это могло произвести чрезвычайное впечатление… в его положении…
на здоровье его… и он бы меня разлюбил…
«Тут эмская пощечина!» — подумал я про себя. Документ, доставленный Крафтом и бывший у меня в кармане,
имел бы печальную участь, если бы попался к нему в
руки. Я вдруг почувствовал, что все это сидит еще у меня
на шее; эта мысль, в связи со всем прочим, конечно, подействовала
на меня раздражительно.
Я прямо пришел в тюрьму князя. Я уже три дня как
имел от Татьяны Павловны письмецо к смотрителю, и тот принял меня прекрасно. Не знаю, хороший ли он человек, и это, я думаю, лишнее; но свидание мое с князем он допустил и устроил в своей комнате, любезно уступив ее нам. Комната была как комната — обыкновенная комната
на казенной квартире у чиновника известной
руки, — это тоже, я думаю, лишнее описывать. Таким образом, с князем мы остались одни.
Он блаженно улыбнулся, хотя в улыбке его и отразилось как бы что-то страдальческое или, лучше сказать, что-то гуманное, высшее… не умею я этого высказать; но высокоразвитые люди, как мне кажется, не могут
иметь торжественно и победоносно счастливых лиц. Не ответив мне, он снял портрет с колец обеими
руками, приблизил к себе, поцеловал его, затем тихо повесил опять
на стену.
— Я знаю: графиня Катерина Ивановна думает, что я
имею влияние
на мужа в делах. Она заблуждается. Я ничего не могу и не хочу вступаться. Но, разумеется, для графини и вас я готова отступить от своего правила. В чем же дело? — говорила она, маленькой
рукой в черной перчатке тщетно отыскивая карман.
— Здесь, сударь, здесь. Тоже наш брат, присяжный? — весело подмигивая, спросил добродушный купец. — Ну что же, вместе потрудимся, — продолжал он
на утвердительный ответ Нехлюдова, — 2-й гильдии Баклашов, — сказал он, подавая мягкую широкую несжимающуюся
руку, — потрудиться надо. С кем
имею удовольствие?
Одет он был в куртку и штаны из выделанной изюбровой кожи и сохатиные унты,
на голове
имел белый капюшон и маленькую шапочку с собольим хвостиком. Волосы
на голове у него заиндевели, спина тоже покрылась белым налетом. Я стал усиленно трясти его за плечо. Он поднялся и стал
руками снимать с ресниц иней. Из того, что он не дрожал и не подергивал плечами, было ясно, что он не озяб.
Иман еще не замерз и только по краям
имел забереги.
На другом берегу, как раз против того места, где мы стояли, копошились какие-то маленькие люди. Это оказались удэгейские дети. Немного дальше, в тальниках, виднелась юрта и около нее амбар
на сваях. Дерсу крикнул ребятишкам, чтобы они подали лодку. Мальчики испуганно посмотрели в нашу сторону и убежали. Вслед за тем из юрты вышел мужчина с ружьем в
руках. Он перекинулся с Дерсу несколькими словами и затем переехал в лодке
на нашу сторону.
На одном плече он нес винтовку, а в
руках имел палку, приспособленную для того, чтобы стрелять с нее, как с упора.
Дама в трауре сидела, пододвинув кресла к столу. Левою
рукою она облокотилась
на стол; кисть
руки поддерживала несколько наклоненную голову, закрывая висок и часть волос. Правая
рука лежала
на столе, и пальцы ее приподымались и опускались машинально, будто наигрывая какой-то мотив. Лицо дамы
имело неподвижное выражение задумчивости, печальной, но больше суровой. Брови слегка сдвигались и раздвигались, сдвигались и раздвигались.
Знаменитости сильно рассердились бы, если б
имели время рассердиться, то есть, переглянувшись, увидеть, что, дескать, моим товарищам тоже, как и мне, понятно, что я был куклою в
руках этого мальчишки, но Кирсанов не дал никому заняться этим наблюдением того, «как другие
на меня смотрят».
Старик прослыл у духоборцев святым; со всех концов России ходили духоборцы
на поклонение к нему, ценою золота покупали они к нему доступ. Старик сидел в своей келье, одетый весь в белом, — его друзья обили полотном стены и потолок. После его смерти они выпросили дозволение схоронить его тело с родными и торжественно пронесли его
на руках от Владимира до Новгородской губернии. Одни духоборцы знают, где он схоронен; они уверены, что он при жизни
имел уже дар делать чудеса и что его тело нетленно.